1801c935     

Громов Александр - Я, Камень



Александр Громов
Я, КАМЕНЬ
Не знаю, кто в незапамятные времена решил пошутить, так устроив наш мир,
что все на свете кому-то завидуют.
Бедные -- богатым. Слабые -- сильным. Уродливые -- красавцам. Рабы --
владыкам. Неудачливые -- баловням судьбы. И если где-нибудь удастся сыскать
богатого, сильного и удачливого красавца-владыку, то наверняка окажется, что и
он кому-то завидует. Например, богам, даже самым ничтожным из них, а то и
вовсе забытым, не имеющим ни храмов, ни жрецов, ни алтарей, чахнущим, но
бессмертным. Или нищему певцу -- за то, что сочиненные им песни подданные
слушают охотнее, чем его, владыки, глашатаев.
Врут схоласты, будто мир стоит на панцире огромной черепахи, это вредный
предрассудок. Панцирь давно бы треснул. На самом деле мир стоит на зависти и
насквозь пропитан ею. Она как клей, без нее земной диск рассыпался бы песком.
Ну что еще, спрашиваю я вас, способно скрепить его? Любовь? Верность? Дружба?
Доблесть? Не трудитесь перечислять далее. Уже очень смешно.
Старые завидуют молодым. Безрукие -- рукастым, слепцы -- зрячим.
Глухонемые завидуют тугим на ухо. Слепоглухонемые -- тем, кто имеет либо слух,
либо хотя бы один глаз, пусть астигматичный и близорукий. Вечно жалующиеся
тени непогребенных завидуют живым, включая слепоглухонемых. Бесплотные
горемычные скитальцы, надоедающие мне по ночам своими жалобами, они вообще
завидуют всем, кто хотя бы иногда может позволить себе отдых и полный покой.
Вероятно, с особенной силой они завидуют мне.
А я завидую им. Полный покой надоел мне к концу первого года
неподвижности. Герой в бессрочном отпуске...
Слава о моих подвигах гремит по свету. Мне известно, что во всех селениях,
лежащих и по ту, и по эту сторону перевала, бродячие певцы, слетающиеся на
каждую ярмарку, как мухи на клей, прославляют в балладах дела давно минувших
дней -- мои дела. Я действительно очень стар по человеческим меркам, хотя по
геологическим чрезвычайно молод. Сущий младенец.
Я -- Камень. Довольно большой гранитный валун почти прямоугольной формы,
высотой доходящий до пояса среднему человеку, шириной в полтора шага и длиной
в три. Параллелепипед, как сказал бы ученый геометр. Та моя грань, что
обращена вверх, особенно плоская и удобна для того, чтобы дать отдых усталому
путнику. Что они и делают. Почти каждый норовит присесть на меня, но никому не
приходит в голову сказать спасибо. Недавно какой-то варвар, направляющийся на
юг явно ради того, чтобы побесчинствовать и пограбить, типичный гопник в
кольчуге и рогатом шлеме, затупил о меня меч, но сумел-таки вкривь и вкось
высечь свое имя: Харальд. Не то тренировался, предвкушая, как будет ставить
автографы на памятниках исчезнувших цивилизаций, не то просто учился грамоте.
Жаль, я не встретился с ним раньше на узкой дорожке -- у него сразу пропала бы
охота пакостить. Впрочем, в те времена, когда я мог с ним встретиться, он,
наверное, еще не родился...
Бесчувственный как камень -- не про меня сказано. Согласно схоластической
теории божьего зеркала, за которую в ближайшем городе лет пять назад закоптили
в медленном дыму ученого монаха Шпикуса, всякая вещь отражает воздействие и
наделена способностью чувствовать.
Я и чувствую.
Солнце. Дождь. Снег. Звуки. Запахи. Во мне нет ни единой трещины, я могу
так лежать еще тысячи лет, если только какому-нибудь идиоту не придет в голову
уложить меня в новую городскую стену или раздробить, дабы вымостить улицу
перед магистратом. К счастью, до города не рукой подать.
Знаком



Содержание раздела